читать дальше
Он открыл ножны. Знакомый стальной взгляд. Для многих он стал последним в их жизни. Сейчас в лезвии что-то отражалось, плавилось, как отражения в ручье. Он присмотрелся — и нырнул.
Мастер был кузнецом. Мечи всегда были с ним — те, которые сделал, и те, которые только предстояло вызвать из небытия.
Никто не видел, как он работает. А на вопросы — когда их осмеливались задавать — отвечал, что кузня у него в голове.
Однажды к нему пришёл человек и попросил сделать особенный меч. Такой, чтобы…
— …чтобы выдержал бурю.
Кузнец некоторое время смотрел в спокойные чёрные глаза. Слишком спокойные.
— Объясни-ка ещё раз. Попроще.
— Сделай клинок, способный выдержать бурю.
— Так мы не продвинемся ни на шаг.
Черноглазый молча откинул полу плаща — и вырвался ветер. Вой резал пространство на части, рокочущий мрак заслонил всё, радость стала чёрным призраком и…
в лицо плеснула вода — кузнец с трудом сел. Незнакомец опустил пустой ковшик.
— Мне нужно убить это.
— Ты волшебник? Был им когда-то.
— Что же с тобой случилось?
Черноглазый молчал. Кузнец, скрашивая ожидание, перебрал инструменты. Разжёг огонь, налил самогон в две глиняные кружки, жестом пригласил незнакомца к очагу. Молча выпили.
— Может, тебе поискать другого мастера? Вот в горах…
— Я был у него. И у других был.
— ?
—Они мастера, да. Мастерски делают игрушки для человеческих игр. Жестоких и глупых, но всё же детских игр.
— Твоя игра побольше.
— Когда я понял, что это всерьёз, было поздно. Когда-то давно я был друидом, но поссорился с братством и поселился в лесу один. Однажды заметил необычного зверя — лисёнка-оборотня. Думал, слежу за ней, а оказалось, она следит за мной. Чуть не убила меня, — он усмехнулся. — Я испугался, от этого разозлился и сделал глупость — проклял её. И теперь знаю: у каждого проклятья две части. Одна — тому, кого проклинают, другая — тому, кто делает это. Есть способы обойти этот закон, и даже обратить в свою пользу, но тогда я был будто не в себе. Не знаю, может она и жива, но что такое существо без памяти? А я получил вторую часть. Слишком много помню теперь. Мне она кажется большей. Пока ещё я могу жить и сдерживать этот ураган. Но он становится всё сильнее и скоро — совсем скоро — мне предстоит взглянуть ему в лицо. Для этого мне нужен твой меч.
— Сколько у нас времени?
— Я не знаю.
— Мне нужен год.
— Вряд ли я продержусь и половину этого срока.
— Что ж, значит, я всё сделал правильно.
— ?
— Эта штука, которую мы пьём, останавливает время.
«Я долго лежал в темноте, и однажды появился голос. Он звал меня на разных языках — и я вспоминал, кто я. Я уходил глубоко вниз, туда, где тысячи лет медленно текут железные реки, которые помнят всё. Лёгкая вода всегда приносит нам вести, и мы запоминаем. А потом идём к людям. Человек достаёт руду из глубины и бросает в огонь, чтобы разбудить нас. И потом бросает в воду, чтобы сдержать нашу ярость. Если бы он помнил, знал то же, что мы, — стал бы ураганом… Но человек не знает ничего, кроме своей воли. И потому без сомнений, рукой твёрже нашего сердца, повелевает нам… жить. Обрести форму, остроту, свет. Повелевает служить силе, уравновешивать тяжесть зла. Я — меч. Моё имя Гит».
— Это Гит, — кузнец протянул черноглазому меч. На красной рукояти вместо драгоценных камней зарубки, похожие на шрамы. — Не подведёт.
Время прыгнуло и сомкнуло челюсти.
Он видел в колеблющемся отражении битву черноглазого. Видел, как на поле боя остался только меч. Как время тёмными водами сомкнулось над тишиной. И видел мальчишку, который споткнулся обо что-то… Что-то торчало из земли. Он начал откапывать. На дворе уже смеркалось, когда он вернулся из леса, с ног до головы перемазанный землёй. Улыбка сияет сквозь грязь.
— Отец! Я нашёл меч в лесу!
Барон осмотрел покрытую грязью и ржавчиной палку и поднял насмешливый взгляд на сына:
— Настоящий воин сам добывает себе оружие, — мальчик расцвёл. — В бою.
Мальчик перестал улыбаться, но глаз не отвёл. И барон впервые подумал о том, что старость не так далеко — фамильный меч покинет его пояс и будет повешен, и станет медленно ржаветь на стене между охотничьими трофеями, ржавея от позора бездействия.
Плавилось, и дышали меха, и старый кузнец хмуро стучал, стучал, стучал и накалялся, и обжигался холодом, а он — десятилетний, допьяна околдованный сидел в уголке и ждал, когда…
И наступил такой день, когда кузнец протянул ему меч.
— Держи. Не подведёт.
Мальчик бережно, на обе руки принял тяжёлый клинок. На лицо лёг светлый отблеск.
Он ещё немного посмотрел и тихо скользнул в темноту ножен.